Андрей Коровин
Какие обязательства могут быть у Тамерлана перед толпой, которой он ронял обещания, опираясь на луку седла?
Андрей Коровин. Атилла и железяка.
Недавно властитель России и, вероятно, каких-то прилегающих к ней территорий (а также финансовых потоков на далеких территориях, но все так же прилегающих к телу России) катался в Крыму на мотоцикле. Ясно, что это необходимый пиар. И больше ничего. Ничего?
Видели ли вы фотографии этого человека (страшно сказать – ПУТИНА) в седле? В черной рубашке, джинсах, в черной перчатке на вздетой в приветствии руке? В черных очках. Обратили ли внимание на то, сколько власти в его жестах? Сколько властности. Сколько упоения властью. Какого роста этот человек. И какими лилипутами кажутся рядом с ним крупные бородатые байкеры.
Какая бессердечная и какая глубокая улыбка! Как он напоминает того абстрактного (и при этом бессмертного) художника, о котором в одном из своих парадоксов сказал Оскар Уайльд. Художника, произведения которого абсолютно бесполезны, и единственным оправданием которому служит только то, что он сам безмерно этими произведениями наслаждается.
Не напоминает ли вам это великолепное (почти сорвалось – животное, но это не было бы попаданием) создание Божье ряд таких же, ставших легендами? Атиллу. Тамерлана (он даже ходит набок, приближаясь к этому прототипу).
Многие считали его спасителем. Вскоре стали считать вором. Обманщиком, никогда не сдерживающим обещаний. Но можно ли назвать вором Атиллу, даже если он забрал что-то ему не принадлежащее? И какие обязательства могут быть у Тамерлана перед толпой, которой он ронял обещания, опираясь на луку седла?
Он назвал мотоцикл (а это был, скорее всего, какой-то очень дорогой и модный механизм) железякой. Как понять, сколько в этом слове кокетства (читай – пиара), а сколько внутренней правды? Может ли властитель, для которого слово «дорогой» не значит абсолютно ничего, называть железяку иначе?
Хотелось бы понять, что значит это промелькнувшее у меня ощущение высшей, исторической власти, овевающей упоенного самим собой всадника ( в железякином седле)? Предвестие ли это зарождения еще одной легенды о еще одном Наполеоне? И если так, то чем наполнится эта легенда, какими безумными свершениями? Разрушением бывшей великой страны? Безумным рывком на Восток?
А может быть, мы развели всю эту выспренную романтическую чушь всего лишь вокруг опосредованного и случайного прикосновения к действительно заоблачным историческим высям серого упорного человечка, спасительно (для самого себя и своего окружения) не имеющего принципов, и при этом (к несчастью для нас) закалившегося на борцовском ковре для продавливания личных побед?
И вот, возможно, мы поскользнулись перед какой-то маленькой истиной. Посмотрите, в нем нет благородства борца! Если вы никогда не выходили на татами, вспомните «Гения дзюдо» Акира Куросавы, или Брюса Ли, в конце концов, Чака Норриса. От той, настоящей борьбы в нем осталась только однобокая наступательная «постспортивная» воля. И что если именно эта однобокость вылезает в походке, а совсем не великая хромота Тамерлана, Бича Божьего (или так называли Атиллу?).
Как бы то ни было, Путин загадочен. Загадка Путина, с которой началась его эпоха (не стал бы путать ее с параллельной эпохой в жизни большой страны), не исчерпана, она снова сидит перед нами, в седле трехколесного мотоцикла, машет нам рукой в черной перчатке, улыбается римской улыбкой.
Для меня эта загадка сводится к дилемме. Осведомлен ли этот человек во всех подробностях о суммах на всех его счетах и о процентах, набегающих на эти количества денег? Вспомнит ли он эти подробности ночью, если его внезапно разбудить? Или же он наедине с собой называет железяками не только ваши мерседесы, но и ваши заводы (те, что у вас в собственности, и те, которыми пытается гордиться ваша рабочая династия), ваши космические корабли, электростанции (включая Саяно-Шушенскую), да и собственные - мосты на острова русские, эстакады в сколково, и портовые сооружения в приолимпийских акваториях с ними заодно?