Евгений Мамонтов. Копия верна.

Я мечтаю о временах, когда все на свете станет ненастоящим и падет, наконец, проклятое деление на правду и вымысел, мечту и явь. Вот тогда все вокруг станет настоящим. Тогда вы все у меня попляшете! И я вместе с вами.

Сегодняшнее поклонение натуральному, беспримесному, экологически чистому, вкупе со стенаниями по поводу генетически измененных продуктов, исчезновения пчел и глобального изменения климата – крокодиловы слезы.

В сегодняшнем поклонении натуральному есть трогательная непоследовательность. Мы готовы построить фабрику натуральной косметики и ради этого навеки погубить несколько сот гектаров натуральной земли. «Натуральность» - сегмент все той же коммерческой программы по втюхиванию на рынок новой продукции. Наш мир вообще ненатурален и вернуться в натуральный мир мы больше никогда не сможем. Не сможем, например, отказаться от электричества, водоснабжения, вообще ни от чего не сможем отказаться, пока это все не кончится вместе с нашей цивилизацией. Признаем это. Будем смотреть на вещи прямо. Нас ждет естественная смерть от «неестественных» причин. Человечество изначально живет в условиях отложенного уничтожения. Последнее время этим уже модно упиваться. Года не проходит, чтобы он не был объявлен концом света или его кануном.  Этому никто уже не верит. «Пророчества» не сбываются и возникает иллюзия, что мы будем жить вечно на нашей голубой планете. Впрочем, идея «коллективного» бессмертия мало беспокоит человека, которому по самой его природе немного плевать на окружающих – своих проблем хватает.

Если говорить с максимальной упрощенностью – натуральному никогда не одолеть ненатурального, а ненатуральному никогда не достигнуть абсолютного сходства с натуральным. В сущности это две параллельные линии, пересекающиеся чуть не каждый миг в неэвклидовом пространстве нашего воображения. Однако хватит пустого разглагольствования, перейдем к натуральному. Вот, например, слезы. Они по своей природе являются натуральным выделением слезных желез. Но все знают, что слезы могут быть фальшивыми, не утрачивая при этом своей биологически естественной природы. Например, фальшивое умиление вызывает у женщин слезы, так же как у мужчин пьяное чувство патриотизма.  А могут быть слезы самые искренние, но вызванные «ненатуральной» причиной. То о чем Пушкин сказал с творческим восторгом: Над вымыслом слезами обольюсь! При этом вымысел заранее оговорен, а слезы, тем не менее, искренние. Как трудно бывает в таких случаях четко развести в стороны натуральное с ненатуральным.

В материальном мире настоящее отличается от фальшивого ценой. Поэтому мы всегда предпочитаем фальшивое. Деньги важнее правды – и это главная правда нашего существования. Вот, положим, какая-нибудь картина, какого-нибудь гениального художника, Ван Гога, предположим. Она дороже, чем хорошая копия. Это понятно. А почему? Если 99,9% не сможет отличить одно от другого, то какая вроде бы разница? Перед нами очевидный пример фетишизации предмета, что  абсолютно не входило в творческую задачу Ван Гога, когда он писал свои Подсолнухи или Ирисы, будь он хоть трижды сумасшедшим. Он воплощал художественную идею, свое виденье, его не интересовало, в сущности, создание конкретного артефакта. (Забавно вспомнить, кстати, что в данный момент мы говорим, в сущности, не о настоящих, а о нарисованных подсолнухах). Следовательно, поклоняясь в области искусства именно оригиналу, мы грешим в первую очередь против истины искусства. Вот все ездят посмотреть знаменитую Мону Лизу. Ну, допустим, не все и вообще редко кто специально за этим ездит, но по случаю, если уж оказался неподалеку от Лувра, думает, ну чего не зайти, тем более там не дорого. Я был. Ну и пошел смотреть Мону Лизу в оригинале. Я скептик. И к тому же сама картина мне никогда не нравилась. Шел, ухмыляясь про себя, ну-ну, дескать, поглядим… Нашел зал. А он пустой. Одни японцы стоят, и никаких картин нету на стенах вообще. Я не расстроился, думаю, наверное, перепутал что-нибудь. Зарубеж, все-таки. Потом вижу, японцы жмутся к одной стене и все лицом к ней столпились и клацают беспрестанно своими японскими фотоаппаратиками. Ну, я тоже туда пробился, встал на цыпочки, гляжу поверх японцев, точно – какая-то картина темнеется неясно за стеклом, потому что в стену вмурована. Не видать, скажу честно ни черта с пятнадцати метров, да еще за стеклом, да еще эти вспышки все-время. А меня как пробрало! Мона Лиза – натуральная! Мурашки побежали, на лбу пот выступил, и волосы на голове зашевелились – не вру. Стою в этой толпе просветленный и чуть не плачу. А Моны Лизы при этом мне даже не видно. Вот как оригинал прошибает! А я глупый иронизировал. Я вышел оттуда, гордясь собой, тем, что я вот, могу так глубоко чувствовать искусство. А как же тогда все мои рассуждения насчет того, что копия не хуже оригинала для абсолютного большинства людей? Неужели они не логичны? – подумал я. Нельзя же даже в шутку предположить, что бы это я лично был такой исключительный…Нет, они логичны. Тогда, может быть дело в том, что логика, сама по себе, уже есть искусственная система построения умозаключений и в своей искусственности она проигрывает непосредственности чувств. Но можно ли назвать мои чувства натуральными, т.е. относящимися непосредственно к произведению живописи, а не к атмосфере фетишизации, сгустившейся вокруг него за много столетий почти до осязаемой плотности. Может быть, меня просто наэлектризовали вспышки фотоаппаратов? Так я во всем запутался, а Джоконды этой считай, что и не видел. Но если что, если не вдаваться в подробности, то всегда любому можно сказать, что видел, был же в Лувре. Ложь – это ведь натуральная, естественная способность к подделке предметов и чувств. В философском смысле – ложь – это оппозиция, без которой не может существовать сама правда. А на правду мы не замахиваемся – она гарант натуральности.