Лев Пирогов. Разруха – мать порядка, или Хорошо, когда капустка своя

Канадский социолог по фамилии Гладуэлл обосновал «Теорию битых стёкол». В двух словах: на улице, где разбиты окна, преступность будет гарантированно выше, чем там, где окна целёхоньки.

Почему не наоборот - там целёхоньки, где меньше преступности?

Потому, что «Теорию битых стёкол» подтверждает история, приключившаяся с Нью-Йоркским метро. Долгие годы оно было рассадником ужасной преступности, пока в середине 80-х там не стали нещадно бороться с безбилетниками и граффити. Одолели граффити, ввели оплату за проезд - преступному элементу сделалось некомфортно, и он постепенно сошёл на нет. И в метро, и, стало быть, повсеместно.

Очень людям эта самая «Теория стёкол» нравится. Любят они  ею восхищаться, обсуждать в блогах и научно-популярных журналах. А по мне, так всё это сплошная фигня.

Я в Нью-Йорке не был, не знаю. Но вот у нас в нашем совхозе в те же самые годы (начало – середина восьмидесятых) всё было иначе. Это было большое село с красивыми домами и заасфальтированными улицами. Цветники, посыпанные гравием аллейки, в аллейках вертушки-турникеты для вящей культурности. Всей преступности - два человека. Были они, разумеется, братьями и сидели в тюрьме то вместе, то по очереди. Фамилия у них была страшная и загадочная: Меерсон. Сон - потому что тёмные дела творились ночью, Мер - потому что тусклый свет луны мерцал на жале ножа.

Основали село ещё в конце XIX века немцы-переселенцы, после войны немцев сменили русские, а с семидесятых годов там обосновались армяне. И при всех было хорошо. И зурна хорошо, и гармошка. И пирогами хорошо пахло из-за заборов, и шашлыками неплохо.

А в конце восьмидесятых, сделалось плохо, причём всё и сразу. Не думаю, что директор совхоза, застреленный наёмным киллером с мотоцикла (как в телефильме «Спрут») воровал больше, чем его предшественники, но раньше на состоянии цветников это не отражалось. А тут отразилось. Село запаршивело и замусорилось; уже в начале 90-х от гаревых дорожек не осталось следа. Соответственно, наладилось дело с преступностью.

В общем, совершенно противоположную «Теории битых стёкол» картину я наблюдал. Скучную и предсказуемую, как марксизм-ленинизм.

Думаю, «Теория битых стёкол» подкупает людей тем, что даёт простой ответ на сложный вопрос. Как побороть преступность? Просто подметать улицы. Всё равно что похудеть за неделю или выучить во сне китайский язык. (Соответственно: как завести преступность? А перестать подметать!.. Не пробовали?)

Почему на самом деле снизилась преступность в Нью-Йрке, я точно не знаю, но есть альтернативные версии. Одни говорят, что причиной тому стало разрешение в 1973 году абортов (аккурат к середине 80-х начался недород криминальных кадров). Другие - что сработала «рейганомика», позволившая социальным низам жить и неограниченно потреблять в кредит. Не знаю. Всё может быть.

Я, однако, догадываюсь, что стало причиной роста преступности в нашем отдельно взятом от Нью-Йорка совхозе.

Закон сохранения энергии, мать его.

Если где-то в одном месте убавилось, то где-то в другом должно прибавиться, не правда ли? Вот в России и повылезло всё то, чего не стало в Америке. У нас же был двуполярный мир...

Сейчас Америке пророчат новые потрясения, но нас это не должно обнадёживать: мир, к худу или к добру, больше не двуполярный.

Нужно придумывать что-то новое.

*  *  *

В те же годы, когда Гладуэлл оттачивал свою Теорию стёкол, советский искусствовед Леонид Невлер опубликовал в журнале «Декоративное искусство» статью под названием «Культура хамства». Суть её в нескольких словах сводилась к следующему.

Поставили в рабочем районе (бурьян из асфальтовых трещин, серость, скука) новый пластиковый павильон автобусной остановки. Яркий, нарядный, он не вписывался в ландшафт и оскорблял чувства тутошних жителей, подчёркивая убогость их среды обитания. Что они сделали? Обклеили павильон бахромой объявлений, написали на стене неприличное слово, слегка подожгли… Но ведь не спалили до конца, нет! «Дополненный и исправленный», павильон будет долго и исправно служить. Конец краткого содержания статьи.

А вывод из неё напрашивается такой. Люди сделали то, чего не сделали дизайнер и архитектор, – провели социально-эстетическую привязку объекта к местности.

Что же помешало сделать это архитектору и дизайнеру?

Есть у меня некоторые соображения на этот счёт.

Вот смотрите. Когда академический художник рисует гипсовую маску Аполлона, он рисует её в пустоте. Не проводит «привязки к контексту». Ни рук, ни ног, ни затылка, ни всего того, что вокруг. «Маска Аполлона в вакууме». Это никому не кажется странным.

Когда прохожий бросает на тротуар окурок, это тоже никому не кажется странным и, прежде всего, ему самому. Хотя все знают, что так поступать нельзя. Разгадка в том, что человек, бросающий окурок, тоже «действует в пустоте» - он не замечает ни окружающих, которым это могло бы не понравиться (эффект «одиночества в толпе»), ни окурка, ни тротуара, ни своего поступка. А раз так, то нечего и стыдиться. Если вы один в квартире, то закрываете ли вы за собой дверь туалета?

 «Человек в вакууме». Привычное состояние горожанина. Сделав замечание тому, кто бросил окурок, обёртку от мороженого, бутылку, мы нарушим его приватность, вторгнемся в его индивидуальное пространство. Сделаем то же самое, что делает «бытовой разрушитель» с павильоном автобусной остановки – произведём акт его насильственной адаптации к социальной среде.

Это не поощряется, насколько я понимаю.

Это только при тоталитаризме приветствовалось. А у нас даже поздороваться неприлично – с тем, кто проходит мимо, явно не желая с тобой здороваться.

Не здороваться прилично, а здороваться – нет.

Как тут не быть преступности. Неприлично…

*  *  *

…Кстати, то, что у нас додумались назвать «культурой хамства», в Америке обычно называют «культурой бедности».

Бедность – это не просто нехватка материальных средств. Это повадка, привычка – набор поведенческих, бытовых и ментальных стереотипов. Если жителей трущоб переселить в специально отстроенные для них городские районы со всей необходимой инфраструктурой (американцы пробовали), районы эти очень быстро превратятся в трущобы. Если повысить их «уровень потребления», они всё равно будут выглядеть и вести себя как бедняки. Почему?

«Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Что вы подразумеваете под этим словом?.. Если я, входя в уборную, начну, извините за выражение, мочиться мимо унитаза и то же самое будут  делать Зина и Дарья Петровна, в уборной начнется разруха».

Интересно, профессор Преображенский не пробовал представить себе, как это должно выглядеть: Зина или Дарья Петровна, целящие мимо унитаза?

В каждой шутке есть доля шутки: кто склонен на месте бедности видеть одно лишь «хамство», сам нередко на поверку оказывается первостатейным хамом...

*  *  *

Итак, теперь самое интересное. (Для простоты и удобства предлагаю воспользоваться термином из фантастической литературы.) Представим себе, что «люди разрухи» – это особая раса. Как кроманьонцы и неандертальцы – по слухам, не эволюционные ступени развития одного существа, а разные биологические виды.

Они сами не подозревают об этом: считают себя такими же людьми, как «люди порядка», и способны, более или менее, адаптироваться к устанавливаемым «людьми порядка» условиям. Но стоит чуть «отпустить гайку», уменьшить давление социальной среды – и естество вылезет. «Человек разрухи» тут же перестанет закрывать за собою дверь туалета или, например, перестанет ходить на не нравящуюся ему (хотя и приносящую хороший доход) работу. И от этого в его социальной модели «как бы человека порядка» наступит разруха. 

Соответственно, если «человека порядка» поместить в условия, где никакие усилия не нужны (лежи себе под пальмой и жуй банан), он всё равно организует какой-нибудь бизнес по сбору и перераспределению бананов между теми, у кого их и так полно. Добьётся того, чтобы у одних этих бананов сделалось больше, а у других – меньше. Неравенство порождает динамику, динамика порождает развитие, а для чего нужно развитие, он и сам не знает, - просто естество вылезло.

Там, где побеждают «люди порядка», всегда господствует развитие. Производство и рынки у них обязательно должны быть «расширенными».

Там, где властвуют «люди разрухи», развития никакого нет, но вместе с тем нет и социального расслоения. Как, например, у австралийских аборигенов. Неслучайно в «мире порядка» «люди разрухи» приходят к власти под лозунгами социального равенства («взять всё и поделить»). Только вот никогда у них это не получается. Не их время. Весь наш обозримый исторический период был не их временем.

Но времена меняются. 

И меняются они прямо сейчас, у на глазах.

Всё более очевидно, что модель «расширенного производства» (и вообще, чего бы то ни было расширенного – потребления, предложения, спроса, сбыта) исчерпывает себя.

На языке «порядка» это называется глобальным экономическим кризисом.

Если фондовые биржи рухнут, производства остановятся, а из водопроводного крана перестанет литься вода, - кто от этого пострадает меньше всего?

Австралийские аборигены.

Они просто побросают свои игрушечные копья и бумеранги и отправятся делать то, что делали предыдущие десять тысяч лет (и что никто лучше их не умеет делать на этой Земле) – просто жить.

Конечно, нынешний австралийский абориген слега подзабыл, как искать воду в пустыне и охотиться на казуара, но вспомнить это ему будет гораздо легче, чем нам с вами – научиться.

Когда Мировой кризис, о котором столько твердил экономист Михаил Хазин, всё-таки приключится, повсеместно начнёт срабатывать закон ре-волюции (возвращения к исходному состоянию): первые в «мире порядка» будут становиться последними, а последние – первыми. Мотыга, семена репы, самоловы-силки уже в среднесрочной перспективе окажутся гораздо более надёжным ресурсом, чем даже оружие и патроны (на первых порах оружие будет брать своё, но его владельцы при этом быстро закончатся).

Разумеется, «австралийские аборигены» есть не только в Австралии. Есть они и в России. О нарождающемся «среднем классе» кто только не говорил (интересно же) – а о «новых бедных» говорить было не принято. «Не интересно». Колхозы и совхозы развалены, в провинциальных городах работы нет. В глубинке России царят нищета, голод и болезни, люди лишены медицинской помощи, детям не в чем и не с чем идти в школу, зачастую нечего есть. Но эти люди живут. Как? Во всяком случае, на не государственные пособия.

Этим людям впору раздать значки: «Хочешь выжить во время Кризиса, – спроси меня, как».

*  *  *

Кстати, о политике. У австралийских аборигенов (настоящих, из Австралии) нет своего государства. А у северных корейцев оно есть. Жители какого из государств меньше всего пострадают от пресловутого Мирового кризиса?..

Если бы я был разработчиком самой главной инновационной технологии в подмосковном посёлке Сколково (находящемся, по странному совпадению, близ Рублёво-Успенского шоссе и посёлка Барвиха), то эта технология была бы обязательно социальной. И сводилась бы к введению моды на бедность.

Модные поп-дивы по телевизору хвастаются: «Вот эти трусики в девяносто шестом году брала. Видите, только в двух местах шовчик слегка потёрся, и зайка выцвел, но это если присматриваться… Ноские, удобные. С удовольствием до сих пор надеваю, да. Секрет?.. Только ручная стирка! Замачиваю в тазике с хозяйственным мыльцем, полчасика полежат, и вот так, вот так…»

В журнале «Семь дней» репортаж из загородного имения телемегазвезды: «Картошечка у нас своя, капустка своя. Помидорную рассаду – нет, не делали, в том году пробовали, и накрывать, и по-всякому, - всё равно помёрзла. В этом году решили – с чем возни меньше, по климату. Вот у нас лучок, вот репка…»

И так далее. И тому подобное.

Тишь, благодать. Пока в благополучной Америке орды озверевших мутантов рыщут по улицам в поисках, кого б ещё убить для еды или просто так, у нас – дружно колосится в огородах капустка.

Или, строже сказать, курчавится. 

Хотя на фоне роста цен на бензин и «разоблачений Навального» всё это полная ерунда, но, когда в 1990 году начальник транспортной полиции Нью-Йорка ополчился на безбилетников (вместо того, чтобы биться за процент повышаемости раскрываемости убийств), все тоже говорили, что ерунда. А через пять лет количество тяжкий преступлений в городе снизилось ровно вдвое.

Может, и случайно, конечно.

Но история и вправду красивая.