Евгений Мамонтов. Время

   В одном из фильмов Альфреда Хичкока между героями происходит такой диалог:

   Взрослый: Наверное, завтра я снова приду.

   Ребенок: Это когда?

   Взрослый: День после сегодня.

   Ребенок: Это вчера. А сегодня - завтра.

   Арни переубедить невозможно, у него свое летоисчисление, - подводит черту мама.

   Как ни пытайся понять этот диалог, ясно одно, со временем все запутано и ребенок, сам того не зная, выразил концепцию обратного течения времени, о которой писал испанец Мигель де Унамуно: "В сумерках река времени струится из вечного завтра..."

   Мы привыкли видеть и представлять себе время не иначе как в компании пространства - "100 км в час" и тогда для нас все более менее понятно. Но у времени есть еще один, не менее постоянный, но куда более таинственный спутник - вечность. И здесь уже мало что понятно. На бытовом уровне мы понимаем так, что вечность, это когда времени очень и очень много: Где ты был!? Я жду тебя целую вечность!

   На самом деле, время это скорее загадка и страж, таинственный привратник на пороге еще большей загадки - Вечности.

   Но специально для читателей мы сейчас раскроем эту тайну. Итак, если вас спросят, что такое вечность, отвечайте просто, что это совокупность всех трех времен: прошлого, настоящего и будущего.

   Когда-то давно я прочитал заметку о моряке, который попал в кораблекрушение и прожил на необитаемом острове в Атлантике семьдесят с лишним лет. До сих пор не могу поверить, что это правда. Приблизительно в 1912 году его судно потерпело крушение, сам он был тогда четырнадцатилетним юнгой. Все эти годы он прожил в абсолютном одиночестве, не знал ни о первой, ни о второй мировой войне, наблюдал только линию горизонта, да смену дня и ночи. Думаю, все эти восходы и закаты выглядели особенно величественно на фоне угасания в нем того, что мы привыкли считать собственно человеческим сознанием. А законы человеческого сознания таковы, что требуют постоянного подтверждения нашего присутствия в этом мире. Психологи утверждают, что конечный смысл всякого человеческого общения сводится к бесконечному повторению примитивного: "Я здесь. А ты?" И как только мы перестаем получать ответ, в психике начинают происходить серьезные изменения.

   Но давайте по порядку. С чего вы вообще взяли, что это самое время существует? Только потому, что у вас дорогие часы? Ну и что. А у меня вот дорогая заколка для галстука - и это ровным счетом ничего не доказывает, кроме нашего с вами хорошего вкуса к дорогим вещам.

   Вот св. Августин говорил: "Совершенно ясно, что никакого прошлого и будущего нет..." если принять на веру, хотя бы в силу авторитета, слова старика, то почему бы нам по широте русской души, не размениваясь уж на мелочи, не отказаться и от настоящего. Самому Августину это было слабо. А у нас в России самый распоследний кришнаит знает, что никакого настоящего не существует. Столбик пепла или вот-вот обломится с ароматической палочки (будущее), или уже упал (прошлое), а где же настоящее - нет его!

   Но не будем сталкивать лбами философские доктрины, обратимся к собственному опыту. С какого именно момента для каждого из нас началось время? Трудно, невозможно вспомнить. И уже то, что оно началось, значит, что когда-то его, времени, для нас не было. Ах, это райское младенческое безвременье, из которого мы не помним теперь практически ничего. Дни, проведенные в созерцании погремушек, украшавших нашу колыбель. Пройдут десятилетия и некоторые из нас, обогатив свой разум несметным числом необходимых и побочных знаний и навыков, достигнув успеха в бизнесе и еще чего-нибудь замечательного, будут часами просиживать в медитации, стараясь избавиться хоть ненадолго от всех этих знаний, ради того, чтобы только приблизиться к тому блаженному состоянию, с которого мы начали свой жизненный путь. Легенды о тех, кому удалось этого достичь, о всевозможных святых и ламах в удаленных монастырях будут передаваться из уст в уста.

   Но вот из младенчества мы переходим к раннему детству и тут уже начинается время. Это время еще измеряется чисто астрономически - сменой дня и ночи, часов мы не понимаем. И помните, каким большим было это архаическое время. Сейчас кажется, что день равнялся году. Год - целой жизни. Потому что по его прошествии вы изумленно смотрели на свои старые сандалики и не могли понять, кому это они принадлежали. Да, вас прежнего уже не было, вы были всегда новый и всегда тот же.

   Почему же время было таким большим в детстве? Во-первых, потому что понятие времени не было еще окончательно импринтировано (внедрено) в наше сознание. Мы не отличали час от минуты, минуту от секунды, не знали, что из них больше, а что меньше. (Девочка говорит папе, приди поскорее, через восемь часов). Во-вторых - обилие впечатлений растягивало время. Вы замечали, что короткий, но хорошо проведенный отпуск всегда кажется длиннее долгого, но однообразного трудового года?

   На ребенка обрушивается столько нового, что кто-то из ученых подсчитал, что за первые пять лет жизни мы узнаем больше, чем за всю оставшуюся. Информация расширяет время, делает его большим, как и полное отсутствие информации.

   В детстве, переживая "большое время",  мы начинаем относиться к жизни как к бессрочному кредиту. Она в перспективе кажется нам практически бесконечной. Мы уверены, что успеем абсолютно все, мало сомневаемся в грядущем счастье и подсознательно убеждены в собственном бессмертии.

   А смерть это еще один вечный спутник времени. В начале жизни мы не понимаем феномена смерти, впрочем, так же мало мы приближаемся к его пониманию и в конце. Осип Мандельштам изумлялся тому, как вообще человечество могло подобрать слово для того, чтобы хоть как-то обозначить им загадку, превосходящую всякое человеческое представление.

   Взглянув с определенной точки зрения, можно предположить, что время от рождения до смерти дается нам исключительно с той целью, чтобы мы как-то привыкли к первому и подготовились, насколько это возможно, ко второму.

   Но проходят годы, и время ускоряется. В зрелости мы начинаем следить за его движением почти с ужасом. Я, например, до сих пор помню мамину фразу, как будто только вчера сказанную за новогодним столом: "Ну вот, уже и семьдесят третий".  И теперь мне начинает казаться, что время это не отпущенный мне кредит земных радостей, а таймер, установленный на смерть. И вдобавок кто-то взял и ускорил ход этого адского будильника.

   Вот тут-то и начинается гонка. Мы стараемся успеть все. И в спешке часто не замечаем того, что является главным в жизни, может быть и находясь на периферии нашего прагматичного и узкого зрения.

   Этот возраст смешней и суетливей всякого другого. Какая ирония скрыта уже в том, что именно эта пора нашей жизни считается самой осмысленной и деятельной. Мы стараемся окружить себя массой вещей, которые окажутся совершенно бессмысленными и бесполезными в ближайшее время. И уж точно, ни единой из них мы не сможем взять с собой после смерти. Если только вы не возомнили себя фараоном и не написали в своем завещании, чтобы вас похоронили вместе с собственным автомобилем, любовницей, охотничьим ружьем, собакой и супругой (предметы расположены в алфавитном порядке, дабы не оскорбить никого из участников списка) на вашем собственном дачном участке.

   Один мой знакомый, очень целеустремленный человек, составил себе расписание, которого придерживался строго в течение десяти лет. Когда по прошествии этого срока он обернулся на прожитые отнюдь не бесцельно годы, то мог долго перечислять, чего он добился за это время, но при этом не мог почти ничего вспомнить из событий. Вся его жизнь спрессовалась в один, строго размеченный рабочий день и ничего кроме этого, растянувшегося на десятилетие дня, в мозгу не возникало. И скажите мне теперь - была ли это собственно жизнь или это было действие некого механизма?

   Другой мой знакомый так стремился тратить время рационально, что превратился в некого хронометрического Плюшкина. Он у постели больной матери не мог задержаться на лишнюю минуту, потому что его ждал инструктор по теннису. Все траты времени, связанные с сердечными влечениями и никак не развивающие его как личность, он считал нецелесообразными. У него легко можно было взять в долг, но чтобы он уделил вам час своего драгоценного времени - это никогда. И, насколько я припоминаю сейчас, он действительно очень здорово развился как личность, сколь многогранная, столь же и малоприятная.

   Я смотрю на простых и милых людей, я слушаю их разговоры о счастье: как правильно класть кафель и установить новый унитаз, какие обои поклеить в спальне, почем нынче стоит брус или грузовик навоза. И меня охватывает любопытство, а что они станут делать потом, когда обои будут поклеены, унитазы установлены и земли унавожены? Ну, да, они обмоют окончание работ. А потом? Потом все заново. Еще какой-нибудь брус, кафель, метапол...Такое ощущение, что каждый из них возомнил себя Робинзоном Крузо, которого судьба беспрестанно выбрасывает на новый необитаемый остров, и он должен там обустраиваться заново. И, в конце концов, это обустройство превратилось у них из средства в цель. Если бы я был доктором, то прописал бы им какие-нибудь лекарства, чтобы снять наконец этот зуд вечного обустройства.

   Как русский писатель я бил тревогу, был страшно обеспокоен за человечество, пока один знакомый не сказал мне: "Да не, мы параллельно живем этой...ну, духовной жизнью"

   А еще один человек занимался бизнесом, он продавал руду и фрахтовал суда на Черном море для перевозки этой руды в Латинскую Америку, пока его приятель и компаньон не выстрелил прямо в офисе ему в лицо из пистолета Вальтер. (Трудно бывает представить, что руда порождает такие страсти). Но он все-таки выжил. Разводил индюков и однажды рассказал мне, как он поставил новый забор у себя на участке. Это была очень простая история о том, как он строгал, сколачивал и красил доски; неторопливо и обстоятельно, под большим осенним небом, во вторник, хотя последнее не имело для него особого значения, потому что он все еще полагал, что его настоящая, большая и деятельная жизнь кончена, не подозревая пока, что с тем самым выстрелом кончилась как раз суета, а жизнь в настоящем ее смысле для него только начинается. Целясь ему в лоб, компаньон попал точнехонько в тот проклятый будильник, который так неумолимо заторапливает время в зрелости. Можно сказать, что вместо того, чтобы убить его, он в каком-то смысле вернул его к жизни. Без спешки. Потому что спешка съедает нашу жизнь.

   Но даже если никто из приятелей не оказал вам подобной дружеской услуги, к старости движение времени замедляется само собой. Вы обращали внимание на поразительную способность стариков часами сидеть на лавочке в полном одиночестве, созерцая вывеску напротив или сбитые носки собственных ботинок? На самом деле, я думаю, они смотрят куда-то очень далеко, в свою прошлую жизнь, может быть в тот самый день, когда они следили за движением солнечного луча по стене и трогали погремушки над своей кроваткой. Круг замыкается, стрелка жизни заканчивает свой оборот, и мы ее уже не торопим. Скоро время для нас прекратится так же внезапно, как когда-то началось.

   И остается последний, на первый взгляд нелепый вопрос - откуда мы это знаем. Ведь рождаясь на свет, мы не знали, что умрем, так же как не знали о существовании времени. И время, и понятие смерти были нам импринтированы (внушены) при жизни. А если бы не были?..

   И мне опять вспоминается этот несчастный юнга, потерпевший кораблекрушение в 1912 году и проживший на необитаемом острове семьдесят с лишним лет без всяких благ цивилизации, без медикаментов, вообще без ничего. Иногда, когда я думаю о нем, мне кажется, что за срок столь длительного одиночества в нем, просто-напросто, стерлись импринты времени и смерти. И если бы французское торговое судно не подобрало его (совершенно случайно) в 1987 году и не отвезло в Европу - он мог бы жить вечно.