Евгений Мамонтов. Школа для овец.

В юности один  приятель, видимо желая произвести на меня впечатление, рассказал мне такую историю. Он сидел и играл на фортепьяно.  Это было где-то  за кулисами самодеятельного театра при Доме Культуры Комбайностроителей. Они там ставили Гамлета, в этом молодежном театре и Серега спрашивал меня, где ему достать черные джинсы, чтобы было точно так, как на Таганке, чтобы тоже в черных джинсах, как Высоцкий, выходить и играть Гамлета. А я ему говорил, даже в черных джинсах у вас не получится, как на Таганке.  Так вот, он сидел и играл на фортепьяно, может, вживался в образ перед репетицией. И рядом сидела какая-то девушка и слушала. А потом она взяла и укусила его за руку. Ни с того, ни сего. Это его потрясло. Заронило в его душу первые предположения о женском темпераменте и эксцентричности.  О том, как необыкновенно женщины могут выражать свои чувства. Ему с тех пор показалось, что у этой девушки к нему чувства. А я просто сказал ему, Серега, ну какой из тебя на фиг пианист, понятно, что она тебя укусила, ты же двумя пальцами  и то мимо нот играешь… Он не обиделся, засмеялся, мы же друзья были.

Однако ж, вот теперь я извлекаю из этого пустячного эпизода некоторые выводы и одновременно задаюсь вопросами. В чем разница между мужским и женским темпераментом. А так же каким образом сопрягаются и как влияют на женщину два таких сильнодействующих средства, как романтика и цинизм. И особенно, как они проявляются в характере современной женщины.

Традиционно портрет героини в романах 19 века был окружен ореолом романтики. Внешность, наряд, окружающий пейзаж и мечтательность были четырьмя колоннами, на которых воздвигался этот романтический храм. Высокий лоб и прическа были чем-то вроде портика, кокетливый локон на шее смотрелся волютой на капители, украшенной золотым плетением колье, как резным орнаментом на пилястре. Где-то внутри храма, как и положено, горел огонь, окруженный тревожным полумраком, что с разной успешностью выражалось блеском глаз и чернотой бровей и ресниц. Глубина женского образа зависела от индивидуального таланта сочинителя и в целом держалась на приличном уровне, пока с приходом научно-технического прогресса не появились ростки массовой культуры. Последняя пользовалась готовыми клише и горячо заботилась о широком рынке сбыта своей продукции. Приказчик мог не понять образ Анны Карениной или Настасьи Филлиповны, поэтому в атаку пошли героини попроще, да и сам «романтизм» значительно упростился, сводясь теперь все больше к Луне, шампанскому, гитаре и для экзотики – пальмам. Дешевый товар идет бойче. Общая концепция такого рода «быстрорастворимой» романтики и галантерейной красоты сохранилась до наших дней.

…

Один из парадоксов 20 века в том, что, будучи самым кровавым в истории, он принес с собой острый дефицит агрессии. Простой, индивидуальной, человеческой агрессии, одновременно  резко обострив потребность в ней. Человек 20-го (и 21-го) века не ходит на охоту, живет скученно в городах, воюет с помощью машин, что превратило войну из праздника, как она воспринималась исторически от античности до средневековья, в грязную мясорубку электрической скотобойни. Зло в 20-м веке, ради того, чтобы угнаться за поступью прогресса, вынуждено было деперсонифицироваться, отделится от человека и стать ведомством, канцелярией – ГУЛАГом, гестапо, иногда просто пионерским лагерем. То есть, убивать людей можно было тысячами, но не лично. Лично соседу по площадке нельзя дать в рог – преступление. Тогда, ради снятия напряжения, возникла индустрия сублимированной жестокости (кино, комиксы, реже – книги). Излюбленным объектом этой жестокости в современном обществе стала женщина. Ее унижение и истязание одна из главных тем. Как бы в отместку за собственную историю человечество стремится надругаться над собственной природой. Самый надежный способ избежать агрессии – это солидаризироваться с ней. Перейти из разряда жертвы в разряд хищника.

- Ну, ты, овца!...- кидают девушке и она понимает, что скрипичный футляр в руке не укрепляет ее имиджа. Покажу тебе овцу, - думает она и покупает в киоске «Справочник настоящей стервы». Простота циничных решений завораживает. Советы по индивидуальной обороне наполняют сердце решимостью, настоянной на непрощеных обидах. Бей в пах ногой! Это вам не пианиста за руку укусить. Посыл другой.

Романтика, конечно, присутствует и в преломлении стервозного сознания. Циничная стерва – в некотором роде апофеоз современной романтики и аналог обветшалого образа роковой женщины 19 века. Стерва гиперсексуальна, потому что секс ее главное оружие. Она глупа, потому что набор прагматических знаний, которым ей предписывается обладать – умом никак не назовешь. Бездушна, потому что всякая душевная чувствительность уменьшает ее шансы в этом жестоком мире. Беспредельно зависима от окружающих. Независимая девушка продолжила бы играть на скрипке, предоставив идиотизм окружающего мира самому себе. Стерва может побеждать, но не может долго удерживать победу, потому что рано или поздно найдется стерва помоложе, а возраст это главный и, увы, непобедимый враг женщины, выбравшей жизнь в стервозном мире. Жестокость, в конечном счете, одна из форм беспомощности человека, которому никак не удается добиться своего. Но так трудно бывает устоять и не утешить свое сердце мщением.

Для русской женщины стервозность не идеология, а так, скорее что-то вроде модной одежды, в которую влюбляешься при покупке и носишь ее окрыленная, ловя восторженные взгляды, пока однажды не замечаешь, что бедра как-то раздались, и в талии поджимает, да и хочется просто чего-то удобного, мягкого, домашнего… В сущности, эта коллизия не нова и вся целиком уместилась в одну строфу из «Евгения Онегина»:

(…)Корсет носила очень узкий

И русский  Н, как N французский

Произносить умела в нос;

Но скоро все перевелось:

Корсет, альбом, княжну Алину,

Стишков чувствительных тетрадь

Она забыла; стала звать

Акулькой прежнюю Селину

И обновила наконец

На вате шлафор и чепец.