Почему произведения одних художников не вызывают вопросов, в то время как творчество других провоцирует воображение, приглашая зрителя на диалог, побуждая его к размышлению? Как эти вопросы обнаружить, и какова их роль в познании искусства и реальности?  

   Именно с постановки вопросов должно начинаться изучение творчества любого художника. Смысловая оригинальность вопросов есть следствие личностного своеобразия конкретного художника, его индивидуальности и самобытности. Хорошо известно, что задать вопрос бывает трудней, чем ответить на него. Если это удаётся, то тем самым создается почва для углубленного проникновения в традицию и понимания важности и значения новаторства.  

   Заблуждаются те, кто полагает, что искусство говорит само за себя и что нет нужды об этом рассуждать. Конечно, оно говорит, но молчаливым фактом своего существования. Одного этого недостаточно ни для полноты познания, ни для усовершенствования души и развития природного начала в человеке. Задача и миссия искусствоведа как раз и состоит в постановке вопросов в связи с творчеством изучаемого художника. Не простой пересказ изображаемого, но проведение метафорических параллелей до уровня спонтанного восприятия смысла – вот лаборатория искусствоведа-исследователя.  

   Любое логическое рассуждение как об известных явлениях, так и о впервые встречающихся, страдает определенной ограниченностью. Отсюда и трудность словесного описания реальности вообще и ее художественных интерпретаций в особенности. Главное – выдержать баланс логической убедительности, лаконизма и бессловесной многозначительности.  

   Трудно говорить о художнике, произведения которого представляются простыми, узнаваемыми, но за ними угадывается сокрытая от поверхностного взгляда смысловая перспектива, предваряющая лирические волнения души. Таково творчество Анны Сарьян, подкупающее сочетанием безыскусности (природной естественности и красоты) и мощным выплеском в живописном материале восторженности истинного романтика.  

   Если понимать школу как следование раз и навсегда установленным принципам, то придется признать: Анна Сарьян далека от школьного послушания и робеющего перед творческим дерзновением начетничества. Она удачно сочетает в себе отвагу, неукротимость, задор и бодрость с незамутнённой сиюминутной конъюнктурой чистотой восприятия. Это её ценное качество трансформируется в силу, энергетику образа, полноту смыслового звучания, благодаря чему возникает ощущение загадочности и элегического дыхания изображаемого.  

   Умение работать в разных стилях, ключах, манерах – одна из характерных особенностей творческого метода Анны. И это тоже иногда воспринимается зрителем как отсутствие школы. Но школа, в силу самой природы творчества, не сводима к одним только техническим навыкам. Скорее, наоборот, у Анны Сарьян, впитавшей в себя сокровищницу мирового искусства, стилистическое многообразие её произведений объясняется многообразием проявления её души.  

   Художница обладает даром самые знакомые обычные предметы писать так, что в них ощущается присутствие тайны, восхищающей возможностью неожиданных откровений. Отчего это происходит? Почему в произведениях Анны цвет светится, а образ как бы плавится в тональной изменчивости? Почему в пейзажах, особенно армянских и Подмосковья, витальная сила земли проявляется в полифонии всех составляющих изображения? Как за обыденным угадывается вечная новизна такого, казалось бы, давно понятого мира?  

Душа и дух не только метафоры, тем более, когда речь идет о художественном творчестве. Почему говорят, что творчество может носить мужской или женский характер независимо от пола конкретного художника? То есть творчество художницы может быть мужественным (в большей мере мужским), а творчество художника – женственным (преимущественно женским)? Наконец, что такое дух в связи с полом? И об этом невольно задумываешься, созерцая живопись Анны Сарьян.  

   Мужское и женское начала пребывают в каждом человеке, но в разных пропорциях. Оба эти начала присущи душе, характеризуемой известными из психологии психическими функциями – ощущениями, восприятием, представлением, воображением и мышлением. Однако за этими функциями не видно своеобразия души художнической. Восприятие художника отличается особой впечатлительностью, выражающейся в уподоблении видимой природе и её незримой сути. Отсюда – буря и натиск воображения в сочетании с обострённостью чувств.  

   Важнейшим свойством души является экстатическое переживание объективного в субъективном. Тогда духом можно назвать способность творческого воплощения этого переживания в материале искусства или науки. Без волевого усилия сделать это невозможно. Значит, дух есть не что иное, как волевая трансформация субъективного в объективном.  

   Если в жизни мужское и женское начала различимы без особого труда и понятны любому, то в искусстве провести между ними грань не так просто. Действительно, когда говорят, об энергичном мужском мазке, мужской лапидарности формы, мужской сдержанности колорита, то за всем этим ничего, кроме профанации, не видно. В опровержение можно указать на не менее энергичный женский удар кистью, женскую немногословность обобщенного содержания, женскую неприхотливость (или, наоборот, изысканность) нежного колорита, равно как и на художников-мужчин с вялой невыразительной пластикой формы, суетливым мельтешением многочисленных деталей и прочими недостатками выразительного языка. 

   В произведениях Анны Сарьян есть и решительность мазка, и обобщение формы, и переливающийся радостью жизни цвет, и завораживающая изменчивость тона, и солнечный свет, пронизывающий пространство изображения. Это в равной мере можно отнести к мужскому и женскому началам.     Женственность художницы Сарьян в другом – в открытости, умиротворенной щедрости её души, в чистоте чувствований, в её любовании самыми простыми предметами, привычными вещами и явлениями. Она искренна в своих средствах художественного выражения, а потому убедительна. 

   Магия искусства и её вечная загадка, как и вечная загадка женщины и мужчины, непостижимы до конца. Но искушенный зритель всегда сможет понять, где в том или ином произведении женская нежность смиряется пред мужской решимостью, а мужская уверенность ищет повода для проявления лиризма переживаний в благородстве выражения. 

   В силу сказанного о творческом духе – волевой трансформации субъективного в Абсолюте – ясно, что эрос, определяемый Платоном как мистическое влечение к миру объективных идей, и есть сам этот дух. Очевидно, дух (эрос) в равной мере присущ мужчине и женщине. Поэтому, если о творчестве и уместно говорить с позиций сексуальности (половой принадлежности), то только в смысле платоновского эроса как мистической силы, влекущей творца за пределы ограниченности субъективным.  

   Волевое стремление творческого осуществления художника в Абсолюте (незримом океане объективных идей) можно считать предварением к его культурному бессмертию. Если это есть в произведении искусства, то в нем заметны следы женского и мужского начал и вместе с тем чего-то большего, семантически объемлющего, превосходящего оба эти начала. Таков эрос подлинной художественности: мужское и женское, сплавленные вместе, трансформируются в объективное Оно. Ограниченное субъективное преодолевает себя в безграничном бессмертии культурного. Индивидуальное «Я» художника возвращается к истоку – Абсолюту.  

   Художнический эрос Анны Сарьян, её творческий дух – в сочетании цветовой полифонии и декоративности с экспрессией выражения. Связано ли это и как с географией творчества? Душа несет в себе генетическую память рода и является составляющим звеном духа. Значит, через неё дух так же генетически обусловлен. Генетическая память предков, выросших в соответствующих географических условиях, запечатлевается в последующих поколениях и находит свое выражение в активности духа.  

   Почему родившаяся и учившаяся в Москве Анна Сарьян предпочитает жить и работать там, где тепло, ярко светит солнце, громоздятся горы, буйствует растительность и рокочет море? Как цветку необходимы благодатная почва и влага для произрастания, точно так же и художнику в наибольшей мере творчески реализоваться позволяет та среда, которая соответствует его «крови», то есть генетически обусловленной душе. Но преимущество Анны заключается в том, что генетически она унаследовала не одну культуру, что позволяет ей с равным успехом работать в разных частях Света и в разных климатических условиях. Московский период её творчества замечателен тем, что здесь она проявила свою прирождённую оригинальность, еще не испытавшую осознанного влияния разных живописных школ. Можно только сожалеть, что, набрав художническую силу в Москве и Подмосковье, – а произведения этого периода давно осели в коллекциях и недоступны широкому зрителю, – она уехала продолжать свой творческий рост в иные географические условия. Манера её письма заметно изменилась. Однако можно не сомневаться, что взрастившая Анну поликультурная среда, всегда будет проявляться в её творчестве сообразно обстоятельствам местопребывания художницы. Более того, усовершенствовавшись на Юге в духе присущей ему стилистики, она, окажись, например, снова в родном Подмосковье, сможет удивить качественно иным уровнем своего живописания.  

   В произведениях Анны заметны следы влияния многих художников и направлений в искусстве. Это естественно для самостоятельного становления в русле мировых традиций. Немалое место в арсенале художницы Сарьян занимают идеология и творчество импрессионистов. В этом – своеобразие её души и, соответственно, духа. Более того, ввиду преимущественного пребывания Анны на юге, ее творчество можно отнести к южнорусскому импрессионизму, для которого характерно почти культовое отношение к цвету и свету. Интересно, каким станет её творчество, когда она вновь окажется на Северо-западе? 

   Образный строй произведений, цветовые градации и модуляции, колористическая аура, сама способность восприятия, как и вообще полнота душевных качеств, обусловленные культурной генетической памятью, нашли в произведениях Анны Сарьян, пожалуй, благодаря её тяготению к импрессионистской манере, дальнейшее развитие. Темпераментная натура художницы живет в экспрессии – спонтанном выплеске чувственного ее многообразия на холст.  

   Во многих произведениях художница ведет диалог с прадедом – Мартиросом Сарьяном. Было бы странно, если бы Анна не старалась сначала подражать своему знаменитому предку, а впоследствии, почувствовав свою уверенность и силу мастерства, творчески переплавив наследие М. С. Сарьяна, пойти дальше в поиске новых возможностей живописного выражения. Бесспорно, сама фамилия обязывает к тому, чтобы быть на высоте как собственных требований к искусству, так и ожиданий публики. Снижение планки здесь означает творческое фиаско.  

   Анна сумела доказать свою художническую родовую состоятельность. Освоившись в культурном наследии разных эпох, обогатив свой арсенал выразительными средствами, наработанными ее родовым предшественником, художница показала правомерную необходимость вдумчивого подражательства. Это стало для неё одним из способов вживания в сам дух традиционного, чтобы затем перейти на качественно иной виток собственного развития через неизбежное преодоление уже известного. Таково приумножение традиции посредством прививания индивидуального к древу коллективного.  

   От натюрмортов (отнюдь не мертвой натуры!) с плодами, пейзажей, изображений цветов, кустарников и деревьев, городских мотивов Анны Сарьян веет неистребимым, зажигающим жизнелюбием. Это ценнейшее оптимистическое качество подлинного творца – аккумулировать прошлое в настоящем, чтобы затем трансформировать энергию духовного брожения в культурную перспективу будущего.  

   Интерес к простому, столь хорошо знакомому в повседневной жизни, простирается у художницы до самых основ – понимания предметного, ограниченного временем и местом, как ипостаси беспредметной вечной идеи. Не отсюда ли живописный прорыв Анны сквозь вещественно-материальную ткань к загадочному бестелесному, сотканному из света и цвета!  

   Замечательны цветущие сады, ландшафты Крыма, Италии, виды Подмосковья и Армении. Это еще раз подтверждает генетическую обусловленность таланта и универсализм творческого духа, питающегося сокровищницей национального и воплощающегося в интернациональном. Земля и горы в пейзажах Анны словно наполнены звучанием – так в них разнообразны игра цвета и света, умелое обогащение пластических свойств формы фактурной изменчивостью. Зримый образ переживается как ассоциация с чем-то невидимым, но чарующе-притягательным, навевающим особое – приподнятое – течение мыслей, волнение чувств. Ограниченное, предельное воспринимается как пролог, смысловое предварение к запредельному – эстетически переживаемой бесконечности неведомого.  

   Страстная и щедрая душа художницы словно вступила в сокровенный союз с окружающим ее миром. Возможно, поэтому в изображаемых Анной Сарьян цветах, плодах, деревьях ощущаются трепет, дыхание, заставляющие поверить в их одушевленность. Если Анна пишет какой-нибудь конкретный цветок, то старается сделать это так, чтобы в нем ощущалось субстанциальное его качество как нечто непреходящее, соотнесенное с цветом, присущими этому цветку формой (конечной ипостасью бесконечной идеи) и соответствующей этой форме душой, явленной в уникальном аромате цветка.  

   Импрессионистическая манера, к которой тяготеет Анна Сарьян, – наиболее адекватный способ её живописного письма. Здесь необходимы осуществляемые быстро и спонтанно художественный анализ натуры, поставленной задачи вкупе с синтезом культурного наследия и собственных творческих новаций. Всё это суть почва для обобщения. Искусство художественного обобщения есть умение в конкретном и частном видеть отвлеченное и типическое. Для Анны абстрагирование – необходимое условие выявления формы предмета, пластичности его очертаний, фактуры, цвета, тона и света. Художница придает этому приему большое значение и свободно им владеет, подчеркивая композиционную цельность произведения.  

Зачастую экспрессивный характер живописи у Анны Сарьян приводит к декоративности, гармонично сочетающейся с предметностью и противопоставляемой ей на контрасте формы, цвета и тона абстрактностью. Декоративный характер произведений художницы Сарьян – следствие узорочья её души, выражающегося в лабиринте эмоций, чувствований, всегда подчиненных творческой воле, отмеченных печатью нежной и страстной любви к природе.  

   Энергетика, свобода выражения, обжигающая плавящимся цветом солнечная полифония образного строя, поддержанные оптимистическим композиционным тутти, – такова счастливая перспектива дальнейшего творческого пути Анны Сарьян.